Мать легла спать на свою деревянную кровать, накрывшись байковым одеялом. Соня ушла на кухню и стала просматривать «Краткий курс истории партии», потому что на очередном партийном собрании ее должны были принимать кандидатом в члены партии, а она к этому готовилась основательно.
Глава четвертая
1Рота Холмогорова остановилась северо-восточнее Пскова, в деревушке Вешкино. Метрах в ста от изб тянулось шоссе Псков — Луга — Ленинград. За шоссе начинался лес.
Расположились в одноэтажной деревянной школе. Старое, почерневшее от времени здание стояло на самом краю деревушки. Сбоку от школы, ближе к шоссе, на маленьком отлогом холмике, поросшем березами и кустарником, находилось кладбище. Дорога из деревни шла мимо школы, огибала это кладбище и круто сворачивала к шоссе.
Каждое утро рота уходила на поиск немецких парашютистов-диверсантов. Без толку проходив по жаре день, возвращалась.
Петру эти места напоминали его родину. В свободное время он выходил из школы на крыльцо и, облокотившись на скрипучие перила, подолгу смотрел на березняк, скрывавший шоссе, на темный еловый лес за дорогой, на небо, такое же бледное и далекое, как там, на Оби. А когда он останавливался у окна в коридоре, то виднелось и само шоссе. По нему то и дело проносились машины. Шли они и в одиночку, и колоннами. Шли в обе стороны, но больше на Псков. Изредка пробегали вороные легкие «эмки», проезжали повозки, проходили пешеходы… И все это — как на далекой, незабываемой Оби. Там так же смотришь, бывало, в окно и видишь, как по широченной глади реки тянутся, подчиняясь настойчивым гудкам буксира, баржи и как режут воду острым носом пассажирские пароходы, как ползут, напрягая последние, кажется, силенки, катера с плашкоутами[1], полными рыбы, мельтешат, скользя, словно по воздуху, легкие бударки[2] с белыми косыми парусами или поблескивает где-нибудь вдоль низкого обрывистого островного берега весло одинокого гребца…
В окно было видно, как небо над горизонтом нет-нет да и начинали бороздить грозовые тучи. Они шли над синевой леса, над полями, и все почему-то с северо-запада. Только их громовые раскаты — приглушенные, еле слышимые — улавливались, как далекая канонада. И это возвращало к действительности. Память начинала ворошить нерадостные газетные строчки сводок о военных действиях. Непонятно было, почему наши войска все еще отходят на восток. Хотелось, чтобы этому скорее наступил конец. И поэтому, очевидно, готово было лопнуть сердце, когда обжигала мимолетная мысль: да и остановят ли? одолеем ли заразу эту, которая, как саранча, растекается по родной земле?.. А глаза машинально продолжали следить за горизонтом. Тучи, не дойдя до Вешкина, сворачивали в сторону. Их лиловые, налитые влагой крылья расплывались над горизонтом и постепенно таяли. Изморенный жарою, Петр провожал их свинцово-тяжелые горбы с понятной, пожалуй, только хлеборобу грустью.
Но однажды, за полдень, когда отделение Курочкина несло внутреннюю службу по роте, а сама рота строилась перед школой, чтобы идти на поиск немецких парашютистов, которых только что, сообщили по телефону из соседнего колхоза, сбросили с самолета, Петр увидел в окно из класса, где размещался его взвод, тучу необычную. Иссиня-черная, налитая страшной тяжестью, она появилась с з а п а д а и, показалось, утюжила землю. Поднявшийся ветер рвал листья старой рябины на лужайке за школой. С мышиным писком ходили на шарнирах открытые створки окон. Что-то тревожное промелькнуло в мыслях… Схватив пилотку, Петр бросился в коридор, выскочил на крыльцо.
Солдаты уже построились.
Надвигающаяся туча не выходила из головы Чеботарева. Он то и дело поглядывал поверх крыши, ощерившейся обветренной щепой стрехи, на небо и все ждал, когда появится гребень тучи — из-за угла здания был уж виден ее край, быстро растущий, расходящийся, охватывающий небосклон над лесом. И почему-то уже хотелось, чтобы она, туча, свернула в сторону. Но она росла. Вот показалась и ее вершина… А Холмогоров вел себя так, будто и не замечал этого. Он спокойно объяснял командирам взводов задачу, то и дело тыкал коротким пальцем в развернутую карту…
Раздался первый раскат грома — где-то совсем рядом, над лесом, за школой. От его гула, почудилось Чеботареву, вздрогнула напоенная теплом земля. И в глазах Петра эта туча выросла вдруг в жуткое сказочное чудовище. И это чудовище, показалось ему, сейчас, через несколько минут, закроет собою все небо и напустит на людей мор, мрак, вбирая в свою кровожадную утробу все живое, чувствующее, понимающее… В это время Шестунин привычно крикнул:
— Ро-ота-а, смир-р-рна-а! Р-равнение на-а сре-ди-и-ну-у! — И, повернувшись кругом, побежал вперевалку к Холмогорову, который, поставив командирам задачу, уже говорил с Буровым.
Чеботарев вышел из школы. Посматривая, как докладывает старшина, не переставал следить за тучей.
Стих ветер. Не вздрагивала больше пыльная, побуревшая листва осинки напротив окна, мертвенно белели ромашки на клумбе, висела в немой предгрозовой тишине неторопливая, но твердая, чеканная шестунинская поступь.
Холмогоров, выслушав рапорт Шестунина, скомандовал «Вольно». И в это время — будто раскололось на кусочки небо! — сухой, горячий воздух совсем рядом сотрясли резкие, оглушительные раскаты. Команда старшины потонула в них, не дойдя до строя.
Командир роты смотрел на разбухший чернотой запад. Вспышки молний сверкали совсем близко, уже над кладбищем. Холмогоров полез в нагрудный карман гимнастерки, извлек оттуда кировские часы.
— Черт возьми! — поглядев на стрелки часов, выругался Холмогоров и сказал Бурову спокойно, словно между прочим: — Переждем? Или нет? Ведь и фашисты не пойдут никуда в такую погоду?
— Что мы, глиняные?! — серьезно ответил политрук. — Не размокнем, а время сработает на нас: фашисты-то уж наверняка отсиживаться будут там.
Холмогоров оглядел роту. Снова посмотрел на тучу. Потрогал зачем-то кобуру.
— В общем… правильно. Строимся вот долго еще. Быстрее надо.
Рота двинулась по дороге. Огибала кладбище. Все на ходу готовили плащ-палатки. То, что идут дружно, Чеботарева успокаивало. И он уж не так тревожно смотрел роте вслед.
Раскатисто гремел гром. Рванул ветер, поднимая с земли пыль, мусор… Зазвенели, как тонкое листовое железо, стекла окон; росшие у шоссе перед школой молодые березки пригибались… Завыл нервно и тягуче провод, протянутый к школе. Все учащаясь, с дробным металлическим стуком шлепались дождевые капли. Темнело…
Рота не дошла еще до шоссе, когда с неба, как из ведра, обрушился ливень, и почти тут же, больно ударяя по телу, захлестал град. И не то чтобы прохлада, какой-то сырой, угнетающий холод окутал Петра, и он, полупромокший уже, бросился на крыльцо, под навес. Перепрыгнув через ступеньку, к двери, еще раз посмотрел на роту.
Рота выходила на шоссе. Все шли, накрывшись плащ-палатками. Холмогоров, махая рукой идущему впереди Шестунину, что-то кричал. Шестунин, повернувшись на его крик, выскочил из строя и отдал команду. Рота как ошалелая рывком бросилась вперед…
Чеботарев вбежал в школу.
Курочкин кричал от дальней по коридору двери:
— Младший сержант, закрой окна в своем классе!
Чеботарев бросился к себе во взвод. Увидел там вихляющие на петлях створки. Кинулся закрывать их. По рукам хлестали косые, туго натянутые дождевые струи, ударяли градины.
Стало еще темнее. За белесой стеной из воды и града не было видно леса. У рябины на лужайке под окнами град сбивал листья, ветер гнул, надламывая, ветки; крупные, с голубиное яйцо, ледяшки с силой били о землю, покрывая ее холодной, смешанной с грязью и сором рыхлой серой массой. Старое, построенное еще прадедами здание сотрясалось, и чудилось, вот-вот развалится. Но какая-то сила помогала ему все это выдерживать — жить.
За спиной Петра что-то зашипело. Он даже подумал было, не рушится ли стена, но тут же в хаосе звуков уловил знакомые слова, с которых начинались сводки о военных действиях. Из черной тарелки репродуктора на стене в коридоре неслось: «пррр… должали развивать наступл… Шауляйском… Бродском направ… Все атаки противника… направлении отбиты с большими… него потерями. Контрударами наших механизированных… разгромлены танковые части противника и полностью уничтожены… мотополк пехоты… Немцы спускают по пять — десять парашютистов в форме советской милиции для уничтожения связи… В тылу наших армий созданы истребительные батальоны для уничтожения диверсантов-парашютистов. Руководство истребительными батальон…»
Репродуктор вдруг смолк: видно, оборвался провод.
Поняв, что не везде гитлеровцы прут — кое-где их начали бить, Петр обрадовался. Подойдя к окну, посмотрел наружу.
